В кухню ворвалась свекровь. И тут же на праздничной скатерти расплылось красное пятно, потому что борщ с ложки у невестки неожиданно капнул прямо на белоснежную ткань.
— Ну вот, — всплеснула руками Ирина Петровна, — опять всё испортила! Ты хоть понимаешь, сколько стоит эта скатерть? Хотя о чем это я, где тебе…
Мария закусила губу. Руки предательски задрожали, когда она потянулась за тряпкой.
— Я постираю, — тихо произнесла она.
— Постирает она! — передразнила свекровь. — Ты и стирать-то толком не умеешь. У вас там, в деревне, небось все еще на речке полощут?
В гостиной раздался смех, сестра мужа Катька явно наслаждалась представлением. Она подошла к дверному проему, облокотилась о косяк и с ухмылкой наблюдала за происходящим.
— Мам, да ладно тебе, — вяло вступился муж Марии Андрей. — Подумаешь, пятно.
— Подумаешь? — взвилась Ирина Петровна. — Это же старинная вещь! Ее еще моя свекровь берегла. А эта… — она презрительно скривила губы, — даже за столом есть прилично не умеет.
Мария почувствовала, как к горлу подступает ком. Три года замужества, а легче не становилось. Каждое семейное застолье превращалось в испытание. Вечные придирки, насмешки, снисходительные взгляды.
— Ну что ты, сестренка, — пропела Катька, — не расстраивайся. Может, курсы современного этикета возьмешь? Говорят, сейчас есть и такие.
— Катя! — одернула её бабушка Вера Михайловна, неслышно появившаяся в дверях. Маленькая, сухонькая, но с цепким взглядом умных глаз.
— А что Катя? — огрызнулась та. — Я же любя. Ради дорогого брата стараюсь. Неудобно как-то – все друзья с женами из приличных семей, а у него…
— А что у него? — тихо, но с нажимом спросила бабушка.
— Да ладно, мам, — вмешалась Ирина Петровна. — Все же понимают. Андрюша мог бы найти и получше партию. С образованием, с положением. А эта… — она снова поджала губы, — даже институт не закончила.
— Потому что работать пошла, чтобы мать с братьями прокормить, — вдруг твердо сказала Мария. — После того как отец умер.
— Ой, началось, — закатила глаза Катька. — Сейчас опять будет про тяжелую долю рассказывать. Андрей, ну сколько можно? Нашел бы уже нормальную…
— Замолчи! — вдруг резко оборвала её бабушка. Все вздрогнули, Вера Михайловна редко повышала голос.
Она медленно прошла через кухню, остановилась возле Марии. Положила морщинистую руку ей на плечо.
— Я тоже, между прочим, в прислугах начинала, — негромко сказала она. — И ничего, выбилась в люди. Покойный муж мой, Царствие ему Небесное, говорил: не важно, откуда человек пришел. Важно, куда идет.
— Бабушка, ну при чем тут это? — фыркнула Катька. — Другие времена были.
— Времена разные, а спесь всё та же, — отрезала Вера Михайловна. — Только вот гордыня – это грех. А трудолюбие и честность – это от Бога.
Она еще крепче сжала плечо Марии:
— Ты, девочка, не слушай их. Я вижу, какая ты. И сердце у тебя доброе, и руки золотые. А эти… — она метнула быстрый взгляд на родственников, — еще пожалеют о своих словах.
Мария часто заморгала, сдерживая слезы, первый раз за три года кто-то встал на её защиту.
А Вера Михайловна уже направилась к выходу из кухни. На пороге обернулась:
— Кстати, Ирочка, эту скатерть я на рынке купила. За пятьсот рублей. Так что прекращай свой театр.
И вышла, оставив всех в полном смятении.
***
После того случая жизнь потекла своим чередом, только Мария стала чаще замечать, как бабушка наблюдает за семейными сценами. Вера Михайловна сидела в своем любимом кресле, вязала нескончаемый бордовый шарф и внимательно следила за происходящим.
А происходило всякое.
То Ирина Петровна демонстративно перемывала уже чистую посуду после ужина, то Катька морщила нос, разглядывая подарок от невестки, свитер «какой-то не брендовый». Андрей все чаще задерживался на работе, избегая семейных посиделок.
Мария научилась глотать обиды молча. Стирала дорогие скатерти с особой тщательностью, готовила по рецептам из кулинарной книги свекрови, даже записалась на курсы английского , втайне надеялась, может, хоть это оценят.
Но чем больше она старалась, тем сильнее придирались родственники. Будто специально выискивали поводы для насмешек. «Ну что, начиталась своих умных книжек?» – ухмылялась Катька, заставая невестку за учебником. «В следующий раз не экономь на продуктах,» – морщилась свекровь, пробуя приготовленный Марией ужин.
И только бабушка, казалось, видела все насквозь. Иногда она подмигивала Марии, когда та ловила особенно язвительный взгляд родственников. А однажды шепнула: «Терпи, девочка. Бог все видит.»
Все изменилось в один из весенних дней. Мария, как обычно, помогала с уборкой в большом бабушкином доме. Вера Михайловна неважно себя чувствовала и почти не выходила из своей комнаты.
— Машенька, — позвала она, когда невестка протирала пыль с фотографий, — присядь-ка на минутку.
Мария присела на краешек кровати. Бабушка выглядела непривычно серьезной.
— Знаешь, девочка, я ведь все вижу, — начала она, поправляя кружевную салфетку на тумбочке. — Как они с тобой обращаются. Как издеваются.
— Да ничего, Вера Михайловна, — попыталась улыбнуться Мария, — я привыкла уже.
— А не надо привыкать, — вдруг жестко сказала бабушка. — К злу привыкать – себя не уважать.
Она помолчала, разглядывая свои руки, испещренные старческими пятнами.
— Я ведь тоже через это прошла. Когда за их деда замуж выходила. Тоже нищей считалась, тоже насмешки терпела. Только вот я-то знаю, что деньги, они приходят и уходят. А человеческая подлость остается и ее надо наказаывать.
Вера Михайловна достала из-под подушки конверт.
— Вот, возьми. Это дарственная на дом. На тебя оформлена.
У Марии перехватило дыхание:
— Что? Но как… почему?
— А потому, — усмехнулась бабушка, — что ты одна из всей семьи душу не продала. Работаешь честно, детей хочешь, мужа любишь. А эти… — она махнула рукой. — Пусть поучатся смирению.
— Но они же… они никогда не простят, — прошептала Мария.
— А ты их прощения и не проси, — твердо сказала Вера Михайловна. — Живи по совести. Я на тебя смотрю и себя молодую вижу. Такая же была, все терпела, все пыталась доказать. А потом поняла: доброту доказывать не нужно. Она либо есть, либо нет.
В этот момент в комнату без стука влетела разгоряченная Катька:
— Бабуль, ты не видела… — она осеклась, заметив странный конверт в руках Марии. — Это что еще такое?
— А это, внученька, — спокойно ответила Вера Михайловна, — справедливость божья.
Мария почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она поняла, назад дороги нет, грядет буря, и дай бог ей выстоять.
Далее события развивались стремительно. Катька, не сдерживая эмоций, вылетела из комнаты, громко хлопнув дверью и через десять минут в доме уже собралась вся семья.
***
— Это какой-то бред! — Ирина Петровна металась по гостиной. — Мама, ты с ума сошла? Отдать дом этой… этой…
— Договаривай, — спокойно предложила Вера Михайловна. — Этой кому?
— Выскочке! Деревенской девченке! — взвизгнула Катька. — Она же специально втерлась в доверие!
Андрей стоял у окна, нервно барабаня пальцами по подоконнику:
— Бабушка, может, ты все-таки объяснишь?
— А что тут объяснять? — Вера Михайловна поудобнее устроилась в уютном кресле. — Мой дом, кому хочу, тому и отпишу.
— Но почему ей? — Ирина Петровна схватилась за сердце. — У тебя есть мы, твоя родная кровь!
— Вот именно поэтому, — отрезала бабушка. — Потому что родная кровь должна быть добрее к своим. А вы как ..как гарпии обе.
Мария стояла в дальнем углу комнаты, прижимая к груди злополучный конверт. Ей хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, но что-то в голосе бабушки заставляло ее держаться.
— Я этого так не оставлю! — Катька схватила сумочку. — Сейчас же еду к юристу!
— Езжай, — кивнула Вера Михайловна. — Только учти, все документы в порядке, я же не вчера родилась.
Ирина Петровна рухнула в кресло:
— Андрей! Скажи хоть ты что-нибудь!
— А что тут скажешь? — вдруг тихо произнес он. — Бабушка права. Вы с Катькой все эти годы только и делали, что издевались над Машей.
— Что-о-о? — протянула сестра. — Ты на чьей стороне вообще?
— На стороне справедливости я, — отрезал Андрей. — Мария моя жена. А вы с ней обращались хуже, чем с прислугой.
— Ах вот как? — Ирина Петровна вскочила. — Значит, ты тоже в этом сговоре?
— Нет никакого сговора, — спокойно сказала Вера Михайловна. — Просто я устала смотреть, как вы мучаете хорошего человека.
— Хорошего? — фыркнула Катька. — Да она только и ждала момента, чтобы…
— Замолчи! — вдруг крикнула Мария. Все удивленно уставились на нее, обычно тихая невестка никогда не повышала голос.
— Я не просила этого дома, — твердо продолжила она. — И если вы думаете, что я гналась за наследством , вы ошибаетесь. Я просто любила и люблю Андрея. И уважаю Веру Михайловну. А вот вы… — она перевела дыхание, — вы даже не представляете, как больно делали мне все эти годы.
— Ну что ж, — наконец произнесла Ирина Петровна зловещим тоном, — значит, война.
— Войны не будет, — покачала головой Вера Михайловна. — Будет урок. Долгий и, надеюсь, полезный.
***
В последующие недели началось нечто невероятное. Катька наняла адвоката, пытаясь оспорить дарственную. Ирина Петровна демонстративно перестала общаться с сыном и невесткой. На семейном совете она громко заявила, что Мария «нацелилась на все имущество» и «хочет оставить родную кровь без крыши над головой».
Но настоящий сюрприз ждал всех впереди. Вера Михайловна, наблюдая за происходящим, решила преподать еще один урок.
— Собрались все? — спросила она однажды вечером, когда семья, кроме Ирины Петровны, снова сошлась в гостиной для очередного выяснения отношений.
— Есть еще одна бумага, — она достала второй конверт. — Вот тут завещание на всё остальное имущество.
Катька подалась вперед:
— И кому же?
— А, блин, детскому дому, — спокойно ответила бабушка.
В комнате повисла оглушительная тишина.
— Что? — выдохнула Катька. — Ты шутишь?
— Какие уж тут шутки, — Вера Михайловна поджала губы. — Квартира в центре, счета в банке, драгоценности, все детям. Пусть хоть им в жизни повезет не по родству, а по справедливости.
— Но… но как же… — Катька начала задыхаться.
— А вот так, — отрезала бабушка. — Будет вам урок, как человеческое достоинство ценить.
Мария смотрела на мужа. Андрей вдруг улыбнулся – первый раз за последние недели.
— Бабушка, — сказал он, — ты просто… нечто.
На следующий день в дом ворвалась Ирина Петровна. Лицо её пылало, в руках дрожала свежая газета.
— Мама! Это правда? Про детский дом? — она потрясла газетой, где красовалось интервью с Верой Михайловной о благотворительном жесте.
— А что такого? — спокойно отозвалась бабушка, не отрываясь от вязания.
Ирина Петровна рухнула в кресло.
— Что люди скажут? Весь город будет судачить!
— Вот именно, — кивнула Вера Михайловна. — Пусть судачат. Пусть знают, как моя родная дочь и внучка с невесткой обращались.
В этот момент в комнату вошла Мария. Увидев свекровь, она попыталась незаметно выскользнуть, но Вера Михайловна окликнула:
— Стой, девочка. Тебе тоже нужно это услышать.
Ирина Петровна вскочила:
— Да, пусть слышит! Пусть знает, что из-за неё…
— Хватит! — бабушка стукнула клюкой об пол. — Ты сама всё разрушила. Своей злобой, своей гордыней. А теперь послушай меня внимательно.
Она поднялась из кресла, маленькая, но такая решительная:
— Я всю жизнь стыдилась, что ты такой выросла. Что я научила тебя только деньги считать, а про душу забыла. Думала, может, рождение внуков тебя исправит. Но внуки и сами ещё хуже тебя вышли..
— Мама…
— Молчи! Я не закончила. А теперь смотри, пришла в семью девочка. Чистая душой, работящая. Любит твоего сына не за деньги, а по сердцу. И что вы с ней сделали?
Ирина Петровна опустила глаза.
— Я этот дом ещё при жизни Маше отписала, — продолжала Вера Михайловна, — потому что вижу: она его сбережёт. Не продаст, не промотает. Детей тут вырастит. А остальное… — она усмехнулась, — остальное пусть сиротам достанется. Может, они добрее вырастут.
— Вера Михайловна, — тихо сказала Мария, — я не возьму дом. Не могу я…
— А ты не бойся, девочка, — мягко ответила бабушка. — Ты его заслужила. Каждой слезой, каждой обидой проглоченной. И знаешь, что? — она перевела взгляд на дочь, — я верю, что у тебя вырастут прекрасные дети. Потому что ты их любви научишь, а не зависти.
Ирина Петровна вдруг всхлипнула и выбежала из комнаты. А Вера Михайловна устало опустилась в кресло:
— Ну вот и все, девочка. Справедливость восторжествовала.
